— У меня нет никаких объяснений, я уже говорила, — ровно произнесла я. — Тех слов, что вас бы устроили, у меня нет. Амбиции мои значения не имеют, мне нравится моя работа. Лучше можно, но и так как есть — очень хорошо. По поводу Антона же… У меня с ним очень много личных проблем, и действительно мы с ним не сработаемся. Звонила я вам собственно, чтобы этот вопрос обсудить. Я его натаскать не могу, и работать с ним больше не буду.
— Свет, что тут обсуждать, я думал, вы поняли, что это сын одного из учредителей, — ледяным тоном сообщил мне Стариков. — И сами понимаете, сотрудник вы, может, и замечательный, но против учредителей не пойдет ни совет директоров, ни даже вы, хоть вы и очаровательно отважны.
То ли не знает, то ли очень мастерски врет. Хотя, какое это имеет принципиальное значение? И так же ясно, куда ведет Стариков.
— Уволить меня хотите, да? — медленно протянула я, прихлебывая чай. Интересно… Кто там у апельсинки пасется среди учредителей, если оно не врет? Уж не Кристина ли? И если она, так ли мне не хочется терять эту работу?
— И даже жаль, что приходится, — кажется, в голосе Старикова все-таки мелькнуло сожаление. — Вы были настоящей жемчужиной нашей редакции.
— Давайте без лести. Как увольняете? По статье или договоримся? — вот теперь настал мой черед говорить сухо. Нахрен мне пытаться приседать перед еще одним… дельцом. Ладно, только дельцом. На большее Стариков не натягивал. Тварь, мудак, сволочь — это все к апельсинке.
Нет, можно было пободаться за эту должность, но ей богу, вот еще. У меня все-таки достоинство есть. Если не по статье — я без проблем устроюсь в другом издании, если по статье… Ну, тоже устроюсь, но уже с проблемами.
— Ну, не демонизируйте, Светлана. — Тон у Старикова стал помягче. — Напишите заявление, мы пришлем курьера, он заберет его, пропуск и удостоверение. Расчет отдадим сразу же. Девочки его уже приготовили.
Пиндец, конечно. Уже? То есть он заранее хотел меня уволить, так, что ли? Эпично. Даже на работе мне появиться не дадут, хотя вчера я в общем-то туда ничего и привезти не успела. Хотя, не по статье за прогулы уволил, и на этом спасибо.
Если в вашу жизнь врывается трындец, будьте уверены — он посшибает вам все кегли, которые только есть. Нет, надо было все послать, надо было послать “Антошеньку” с его уговорами, тогда я бы сейчас была на ступеньке победительницы, и меня бы рвали на части самые лучшие московские издательские дома. А сейчас — с учетом возврата обратно и мгновенного увольнения тут же я заработаю славу либо истерички, либо неудачницы. И самое верное для такого «сейчас» — это пару месяцев поработать где-нибудь не по специальности, сказать потом про творческий кризис и поиск нового источника энергии, и устроиться уже после того, как все это дерьмо подсохнет и перестанет так токсично «ароматизировать» мою жизнь.
И вот она — я. Сижу на собственной собственноручно разгромленной кухне в глубочайшей прострации. И по душе моей ветер гоняет клубки «перекати поле».
Его — нет. Работы нет. Ничего нет. Зато тишины, пустоты, боли — о, это есть у нас, выслать вам пару вагончиков?
Нет, но какая же сука, а… Докладные, значит, на меня писал? Готовился? Очень хотел обязательно все в моей жизни разрушить до последнего кирпичика?
Вот где цена его «хочу». Хотеть — мало. Хотеть хочешь, но при этом берешь и подкладываешь ведро с навозом под дверь якобы желанной женщине. Как так можно и как такие уроды не вывелись еще? Как ему только не надоело мне врать вообще? Ведь врал же уже, даже признавшись.
Что ему было нужно? О, тут двуъ вариантов не было. Зачем можно лишать женщину работы? Чтобы она в срочном порядке рванула искать деньги. А зачем далеко ходить, когда у тебя в копилке валяется целая куча акций, можно продать. Даже если продешевишь — хватит на домик на Багамах, где можно жариться на солнце круглый год, жрать бананы с пальмы и искать на багамских пляжах очередного накачанного Робинзона.
Значит, хочет акции? Ну… Ладно. Уговорил, сопляк.
У меня была визитка Ярослава. Вот ему названивать не пришлось, поднял со второго же гудка.
— У вас бумаги к покупке моей доли акций готовы? — поинтересовалась я, после того как представилась и мы с юристом обменялись фальшивыми признаниями в радости от этого звонка.
— Эдуард Александрович выполнил ваше условие? — с интересом уточнил Ярослав.
Ах, если бы. Хотя знай я наперед и требования бы выставила другие.
— В жопу условия, — хмуро заявила я. — Хотите, чтобы я продала вашему нанимателю акции — чтобы через два часа были у моего дома, в ресторане «Arco Iris».
— Светлана, а что по сумме, какую мне вписывать в договор?
Я назвала сумму. Судя по повисшему с той стороны трубки молчанию — Ярослав охренел.
— Вы серьезно сейчас? — тихо уточнил он. — Вы действительно хотите продать сорок процентов многомиллионного концерна за… эту сумму?
— О, да, — улыбнулась я. И надеюсь, урод поймет мою метафору, когда увидит договор. Только бы его петушиных мозгов хватило.
Глава 22. Выясняющий
Любой хороший руководитель вполне может оставить налаженное дело без своего присмотра, и некоторое время корабль будет плыть вперед без участия капитана. Если бизнес развалится, стоит тебе от него отвернуться, значит — бизнесмен из тебя хреновый.
Эд управлял «Рафармом» уже третий год, с тех самых пор, как отец слег. Тогда Эд из финансового директора сначала стал и.о. генерального директора, а теперь избавился уже и от этой дурацкой приставки. И в принципе все было сделано так, что Эд может оставить фабрику на неделю-две-три, и за это время ничего не случится. Но естественно, даже при том, что большинство его обязанностей прихватывали заместители, некая часть работы все-равно не выполнялась и складывалась в уголок, ожидая, пока Эд придет и разгребет эти «сладкие» остатки.
Вот японцы, например. С новым проданным «Рафарму» стерилизатором налажали, аппарат не работал, хотя гарантийный срок у него был куда больше, чем два дня. И что-то самураи не очень-то шевелились с доставкой нового. Денег эта хрень стоила столько, что бывший финансовый директор, до сих пор живший у Эда в черепушке, очень изощренно матерился на потраченные деньги, но куда больше — на упущенную выгоду простаивавшей производственной линии, за счет которой должны были уже начать разлив препаратов по заказу онкологических клиник. Дороженных препаратов. На которые имелся огромный спрос.
Вспоминая про количество провисших заказов, этот самый внутренний финансовый директор Эда забывал про существование цензурных слов окончательно, воздевал над головой огромные допотопные деревянные счеты и грозился запихнуть их представителю японских партнеров настолько глубоко, чтобы несчастный как можно точнее прочувствовал, что так подводить постоянных партнеров совершенно не годится. Ничего, японцы еще неустойку заплатят, такую, что глаза у них станут огромные как у их же, японских, аниме-персонажей.
И суд… В суды Эд ездил сам, категорически не любил посылать кого-то на замену. Вот сегодня, собственно, и судились, выясняя кто прав, а кто виноват. Клиника, закупившая препараты, утверждала, что товар им доставили некачественный. А экспертиза — что препараты подменили на контрафактные копии, при этом сперев эффективный товар «Рафарма». Ну, естественно. Дрянь-то фальшивая была пустышкой. И стоила копейки. Не то, что препараты «Рафарма».
Пришлось добиваться проведения внутреннего расследования и отчаянно качать права. Ну, вообще это делал адвокат, Эд только лицом торговал да гипнотизировал взглядом владельца клиники, ерзающего на месте истца. Рыльце у того было явно в пушку, и хватило же наглости наезжать на «Рафарм». Хвосты хорошо спрятал? Ничего. И его закопают. Очень законными методами — в этом было особое удовольствие. Ну, если не получится — тут можно, конечно, и крапленые карты из рукава достать, но пусть сначала не получится все-таки. Эд был уверен, что это не понадобится. Подделку упаковок уже доказали. Хоть она и была довольно искусной.