Забавно. В кабинет Кристина не пошла. Кажется, представителем все-таки был только Ярослав Олегович, а Кристина явилась, видимо, чтобы со мной повидаться. Ох, сказать бы ей, что она не в моем вкусе и нехрен так за мной бегать, так это с ней разговаривать придется.

— Давайте поживее.

Я села как можно дальше от представителя апельсинки. Нотариус выглядел каким-то пришибленным. А я-то думала, они этакие уверенные в себе сплошь. Нет. Суетился, бубнил, виновато косился то на меня, то на Ярослава.

И…

Алекс решил мне вынести мозг напоследок.

Честно говоря, когда огласили, что там причиталось мне, я просто остолбенело уставилась на какую-то вращающуюся хреньку на столе нотариуса, пытаясь донести до мозга услышанное.

Нет, я могла понять, если бы напоследок Алекс оставил мне какую-нибудь фазенду в Испании. Даже останься мне в наследство остров где-нибудь на Гавайях, я бы меньше удивилась. Алекс иногда говорил, что я многовато работаю, и мне не мешает расслабиться… Но…

Какие, нахрен, сорок процентов акций?

Я совершенно ничего не понимала в фармацевтическом бизнесе. Я журналист. Фешн-журналист. Разбираюсь в туфлях, дела большого серьезного бизнеса для меня темный лес. Хотя… В принципе можно было положиться на владельца контрольного пакета акций, и всю оставшуюся жизнь прожить на доходы с акций, но…

Я же сдохну без работы…

В общем…

Алекс… Наверное, сейчас ему было ужасно смешно глядеть с того света на охреневшую меня. И… Что мне с этим делать?

Может, стоит воспользоваться этой замечательной возможностью, чтобы добраться до апельсинки и сполна спросить с него за то, что даже проводить Алекса мне не дали? Ох, это было бы чудно… И все заголовки точно мои: два наследника многомиллионной корпорации передрались на заседании совета директоров. И можно меня на первую полосу? Обещаю шикарный ракурс на зону декольте в вырезе драной блузки!

Расписывалась в получении копии протокола оглашения завещания я на автопилоте.

Сейчас я ощущала себя маленькой девочкой, которой подарили огромный блестящий крутой мерседес. Вроде круто, красиво, но бляха — к чему оно мне вообще и что с ним делать?

Из кабинета нотариуса я выходила тоже на автопилоте, обработала снова заверещавшую Кристину как фоновый шум, прошла мимо неё и зашагала себе в сторону выхода из нотариальной конторы.

— Светлана, подождите, — Ярослав Олегович догнал меня уже на парковке.

Я оглянулась на него с любопытством.

— Вы что-то хотели?

— О да, — торопливо выдохнул юрист — а по взгляду он был все-таки им. — Я уполномочен от лица Эдуарда Александровича предложить вам сделку.

— Какую конкретно сделку? — я подняла брови. Интересно. Апельсинка признает мое существование? Это ж как ему там болезному пришлось мир перекроить, чтобы допустить этот досадный факт.

— По продаже вашей доли акций его концерна.

Его концерна. Вы поглядите. Мальчик только-только отца похоронил, завещание даже не слышал, а концерн уже его. Какая прелесть. Как же меня тошнило от апельсинки даже дистанционно. Нет, делец, кто его осудит, но все-таки…

— Знаете. Я вообще с удовольствием пойду на сделку, — медленно произнесла я, глядя, как с каждым словом светлеет лицо Ярослава Олеговича. — Да-да, с огромным удовольствием продам вам свои акции. При одном условии.

Кажется, я спалилась. Потому что глаза юриста подозрительно прищурились.

— И при каком же? — уточнил он.

— Если лично Эдуард Александрович приедет ко мне. Встанет передо мной на колени. И попросит прощения, что он, сучий сын, не сообщил мне о похоронах моего любимого мужчины. — Я улыбалась сейчас неестественнее Кристины. Но на самом деле ненависть во мне сейчас вскипела и яростно клокотала, заставляя подпрыгивать крышку на метафорическом котле моего терпения. На самом деле боль никуда не делась. Вот она была — вся во мне, зажатая в тиски самоконтроля. Искала выход.

И да, я знаю — это не было решением взрослого человека. И слова эти были ни разу не зрелыми и взвешенными. Вот только я сейчас не хотела быть ни зрелой, ни взвешенной. Абсолютно плевать, что будет дальше. Терять мне было уже нечего. Все что я могла — я уже потеряла. У меня осталась только я сама, и даже умереть мне было не страшно.



— Я передам ваши условия Эдуарду Александровичу. — Нужно отдать должное — Ярослав Олегович явно видел в этой жизни не одну капризную истеричку. Лицо он удержал професионально.

— Звоните если что, — осклабилась я, и на этом уже окончательно завязала свое общение с представителем апельсинки.

День вышел утомительный. И сидя в машине, стискивая пальцами руль, я ощущала только разрастающуюся пустоту внутри.

Все-таки жаль, что нельзя было обменять все это на одного живого Его…

И почему до сих пор не придумали, как обменять годы своей жизни на годы жизни другого? Ей богу, лет пятнадцать своих бы отдала Ему, вот только нету его, нет и не будет. И все, что меня ждет дома — темные пустые комнаты, ледяная постель и тишина. Сраная, проклятущая тишина…

И даже из машины, уже запарковавшись у своего дома, я не выходила минут десять. Вокруг была вечерняя темнота, фонарь светил где-то слева. Нужно было загнать машину на подземную парковку, но… для этого бы пришлось стать на несколько шагов ближе к собственной двери, ведущей в тишину. Может, хоть прогуляться?

Капец, взрослая, сильная женщина — сидит у собственного дома, боится подняться в квартиру, потому что не хочет смиряться с тем, что… потеряла. Потеряла!

И все это: чертов нотариус, чертова Кристина, даже представитель апельсинки — и тот обострил во мне это ощущение. Будто ткнул меня лицом в тот факт, что Алекса больше нет. Нету-у-у!

Из машины я вылезала, стирая со щек побежавшие слезинки. Озноб прохладного октябрьского вечера — это ли не лучшее лекарство от обострившихся эмоций?

Вышла, глянула в сторону своего подъезда и замерла.

Антон стоял там, у подъезда моего дома, и курил. Мрачный, как изваяние. Широкоплечий, огромный — за него можно было спрятаться.

Увидел меня, глубоко затянулся и швырнул окурок в урну. Уставился на меня, не отводя взгляд в сторону ни на секунду.

— Привет, — мой голос звучит удивленно. Сама я тоже удивлена.

— Привет, — тихо откликается Антон. С места он не двигался. Сам приехал, но продолжал мне давать возможность его послать. Хотя нет, это как раз не странно, это самое правильное, что вообще может быть.

И снова он явился. Нет, никакая это не судьба, но… Ну вот какого хрена он не может пойти и найти себе адекватную покорную девочку? Ну зачем тебе я, идиот? Я ничего не могу тебе дать, слишком мертвая, слишком не твоя.

Но ведь был. Здесь. Не где-нибудь еще. Смотрел именно на меня — швырявшую в него чем попало, трепавшую ему нервы…

— Давно ждешь?

Антон пожал плечами. Это может значить “немного”, это может значить “часа три”. Или сколько там у меня ушло на поездку к нотариусу?

Странный мальчик, снова появившийся вовремя. Хотя ладно, у меня сейчас что ни час — то очередное обострение депрессии, тут в любой момент приди — все будет вовремя.

Нужно было спросить, что он тут забыл, не пора ли ему пойти к черту, или что-то в этом духе, а я…

А я просто шагнула к нему, позволяя ему сгрести меня в охапку, подставляя лицо его губам. Я слишком устала воевать и прямо сейчас хотела только капитулировать. Хотя бы кому-нибудь. Пусть даже ему. Не самый плохой вариант. Лишь бы не было тишины.



Глава 18. Совпадающий

В лифте и в подъезде Антон вел себя почти прилично. Даже не целовал, оторвался от меня, и так и стоял, прижимая меня к стенке лифта, а в светлых глазах бушевал лютый голод. У меня аж что-то шевелилось от этого взгляда. Нет, еще не пронзил меня как Дом, но… Но уже не безнадежно. Я уже к нему потихоньку привыкаю, черт его раздери. Потянула за выпендрежный красный галстучек к себе — поцеловала уже сама и не мелочась, впиваясь зубами в его губу. Обожаю это делать, а Антон на это еще и бесится. Молчит, вот только вжал меня в стену лифта так, что я совершенно точно поняла — либо у мальчика нет проблем с потенцией, либо я ему вместо виагры. Вот же какой неуемный мне попался кадр.