— Ага, я поверил, что дело только в этом, — ухмыльнувшись, фыркнул Эд и впился в её рот, потому что да, нельзя так просто взять, посмотреть на эти губы и не захотеть их тут же. Сколько эротических фантазий появляется только после пары секунд любования.

Ну, да, конечно же, дело в недостатке секса, в чем же еще. Разумеется, Эд такой идиот, что точно не подумает, что его Сапфира хочет вполне себе по настоящему. Ну правда ж, нечего смотреть, ни кожи, ни рожи, ага. Весь из себя такой никакой, что дать можно только из жалости. Разумеется.

Сучка разозлилась, сучка начала кусаться. Ну, давай еще, золотко, кусай сильнее, еще приятнее трахать тебя пальцами, зная, что тебе этого до озверения мало, и с каждой секундой крышу тебе срывает сильнее. Ты будешь вымаливать свой оргазм сегодня.

Раз, два, три, четыре, пять — начинаю раздевать. Кто не убежал — тот сам виноват. Хотя, нет, не так. Кто не убежал — тому понравится, ага. Очень понравится. Уж Эд-то проработает этот вопрос. Хорошенечко. Не уползет даже.

А раздевать приходится недолго, увы. Что там раздевать-то в принципе? Полотенце самого Эда в зачет не идет, оно уже давно свалилось, он уже давно вжимается вздыбленным членом в этот вздрагивающий плоский живот. И сучка уже давно неторопливо Эду дрочит, сжимая свои наглые пальцы на налитом кровью стволе члена. Никакой дисциплины, никакого уважения, хватается за все подряд без разрешения… Ох, засадить бы ей поскорей, но так не интересно же.

Её пижаму долго снимать не нужно. Так, дернул шорты вниз по ногам, швырнул на пол, задрал шелковый топ, снимал до конца вслепую, уже сжимая губами торчащий дыбом нежно-розовый сосок. Сладкая сучка.

Выпендриваться — выпендривается, врет, что дело в долгом отсутствии секса, а все равно третий раз уже она реагирует на прикосновения, как голодная. Даже без боли — так и гнется навстречу рукам, подставляя то одну грудь пальцам Эда, то другую.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Хочет.

Это охренительно знать, это охренительно ощущать, и вообще осознать одну победу в этой невозможной зеленоглазой войне — охренительно настолько, что Эд изо всех сил оттягивает момент своего триумфа.

Три пальца внутри неё, один на клитор — а Сапфира уже не может держать себя в руках, или не хочет — в общем, неважно, она уже кусается. Зубы сжались уже на шее Эда. Роспись хочешь поставить, Светочка? Ставь. Так и быть. Раз уж стала такой неизлечимой одержимостью — ставь. Имеешь право.

Пальцы свободной руки ложатся на горло Сапфиры. Чуть сжимают, так, чтобы она ощутила хозяйскую руку, совсем не сильно. Это и так экспромт, который никто не обсудил. По сути своей, Эд и на это-то не имеет права сейчас, она ему ошейник не предлагала, но все-таки… Пока так, а там, быть может…

Девушка от пальцев на своей шее вздрагивает и ощутимо слабнет в хватке. Становится мягкая, податливая… По её пересохшим губам быстро пробегает язычок. Сладкий язычок.

— Сильнее? — хрипло шепнул Эд, склоняясь к её рту. — Хочешь еще?

— Да. Хочу. Сильнее! — Всего три слова, но их Сапфира выдыхает так жадно, что и дураку ясно, что это искренне. Надо же, угадал. Хотя это не совсем секрет — Эд же знал, что девочка по-прежнему любит пожестче, правда думал, что это распространяется только на мазо.

— Хорошо…

Семнадцать секунд асфиксии — недостаточно, чтобы убить или навредить, ни по времени, ни по усилиям, но достаточно для этой конкретной сабы, чтобы адреналином сбило верхний слой этой её нахальной дерзости. Но боже, как же доставляет, когда в руках ты держишь её жизнь — её, единственной, этой потрясающей, упоительной, действительно уникальной женщины. Какое удовлетворение приносит вид её, жадно хватающей воздух ртом, такой слабой в твоих руках.

Она — чертов опиум, и попробовав раз — уже не поставишь галочку «взято» и не пойдешь дальше, не откажешься от неё. Все, ты хочешь только её, и больше никого. И каждый день тебе нужна эта «доза». И чем дольше ты её не получаешь — тем сильнее тебя ломает.

Она — его вино, то, что пил бы мелкими глотками, если был бы умный, а он — не умный ни разу, он — как лютый алкоголик, прижимается к ней ртом, ладонями, телом, всей своей сущностью и пытается утолить эту ненасытную жажду одними только жадными глотками. Нет, мало. Нужно больше.

Сапфира сейчас совершенно не сопротивляется, она послушно раздвигает коленки, глядя на Эда своими темными глазами, и это вызывает только ликование.

Эд не торопится. Эд по-прежнему смакует каждый миг в ней. Такой раскаленный сладкий миг…

— Хочешь — сделаю тебе больно, сладкая? — Вышептывают губы, признавая внутреннее поражение. Так не смог, по крайней мере, сейчас. Ну, не вырвать, так вынуть, все равно же то, что ему нужно, Эд получит наверняка.

— Очень хочу, — тихо выдыхает Сапфира, жмурясь, а член Эда неторопливо в очередной раз погружается в жаркое лоно. Зверь внутри ревет, требует сорваться, обрушиться на неё в таком ритме, чтобы все черти в аду сдохли от зависти такой порочности, но сегодня Эд был намерен заставить эту сучку корчиться в экстазе долго, почти бесконечно.

Чтобы Сапфира потом раз за разом вспоминала именно эту ночь, раз уж предыдущие она думала об отце. Да-а-а, он помнит её «я видела в тебе твоего отца». А так как Эд — злопамятная тварь, он это заявление просто так спускать не намерен.

— Тогда попроси. Меня попроси, — с нажимом на «меня» шепчет Эд.

Она молчит. С пару минут молчит, прикусывая нижнюю губу. Решается. Ну да, ей даже это сделать не просто — упрямая же, коза. Но Эд и не торопит. Эд её просто медленно трахает, заставляя хватать воздух на каждом новом толчке члена внутрь. Да, детка, да. Все так и будет. У тебя от ванили слипнется все, если ты не разомкнешь свои чудные губы.

На стороне доводов “против” — наверняка невероятное количество его вранья, на стороне “до” — два удачных раза, когда Эд точно знал, что ей понравилось, да и косяки у неё тоже имелись. После они еще обсудят списки претензий друг к дружке, когда будет время и настроение обсуждать. Но сейчас это можно отодвинуть. Время еще не пришло.

— Сделай мне больно, — наконец произносит Сапфира. — Сделай, пожалуйста, Эд!

Какая сладкая — эта новая, хоть и маленькая победа. Как мед разливается по языку. Ой, спасибо, сладкая, а то руки чесались уже.

— Хорошая девочка, — Эд поощрительно улыбается, а затем, наконец, сжимает пальцы на её ягодице без всяких церемоний. До того, чтобы она от боли вскрикнула, вздрогнула и сжалась еще плотнее. Нет, уже очень хочется сессию, полноценную, чтобы не это вот все — экспромт на тему слабой боли и поверхностного подчинения, душа просит что-то более глубокое. Впрочем — сейчас сойдет и это. Уже от этого Эда разрывает в клочья, уже даже от щипков и шлепков по этой дивной заднице, от восхитительного неторопливого траха, он сам уже готов корчиться в жаркой агонии и все готов отдать, лишь бы она не заканчивалась.

Девочка-буря, девочка-война, победа сегодня, а завтра, что будет завтра? Никаких планов, никакая интуиция с ней не работает. Никогда не знаешь, что она вытворит в этот раз, как среагирует, что захочет. Может быть, в этом её секрет? Хотя, какая разница, сейчас это не имеет никакого значения.

Её ладони — на лопатках Эда, ногти вонзаются в кожу все глубже с каждым движением. Значит, тебе хорошо, дорогая? Хорошо, сейчас сделаем тебе плохо — и станет еще лучше.



Глава 29. Обезоруживший

Сука!

Нет, не так.

Су-у-у-ука!!!

Вот так вот протяжно, на одном только выдохе. И ни единого слова больше.

Ягодицы горели огнем, на плечах не осталось ни одного живого места, куда он не впивался зубами, бока и те пылали, истерзанные жесткими щипками.

И я лишь только тяжело дыша и обняв себя руками, свернулась в клубочек на постели. Укутанная в одеялко щедрой рученькой одного невозможного Доминанта. Заботливый, ишь ты. Сама бы я до одеялка не дотянулась или даже и не подумала бы, что его надо взять. А еще пришлось бы шевелиться. Какое шевелиться? Мне вдохнуть было сложно — кажется, что не было у меня на это сил.