Пальцы Эда скользнули по моему лицу, по скуле от виска и к губам. Я поймала кончик его пальца губами, коснулась его кончиком языка, и только после этого открыла глаза, накрывая его ладонь своей. Я действительно хотела целовать эти невозможные руки. Он с меня будто кожу содрал, старую, уже натиравшую везде, где только можно. И мне сейчас было дивно, свежо и больно.

— Живая? — хрипло поинтересовался Эд, пристально глядя на меня. Почему-то я даже его взгляд ощущала как легкие невесомые ласковые прикосновения. Вот он скользит им по моей скуле, вот соскальзывает на шею, проходится по плечам…

— Почти живая, — тихо откликнулась я. Слабее, чем мне бы хотелось. Но точно так, как хотелось бы Эду, потому что я явственно видела, как блеснули удовольствием его глаза.

Мне не удалось отбрыкаться от его присутствия со мной в душе. Против железобетонного "ты после клофелина в обморок грохнешься, мне тебе дверь ломать?" у меня контраргументов не нашлось. Так что мылась я, торопливо крутясь в кольце медвежьих рук. Потрахаться мы в душе не потрахались, но кажется, не так уж много меня от этого отделяло. По-крайней мере, его касаниям мое тело радовалось, да и сам по себе душ не смог смыть с меня эту странную слабость, разливавшуюся от прикосновений Эда.

Нужно взять себя в руки. Нужно уже сбросить это странное наваждение, что одолело меня после этого чертового секса. Ну, подумаешь — секс. Между прочим, даже не первый у нас. Хотя… Нереальный был секс, ничего не скажу против этого утверждения.

В рамках “сделай мне больно, не вылезая из постели” — это был отличный заход. Потрясающий.

Эд сбил с меня всю мою скорлупу, до той внутренней меня, что могла только скулить и слушаться, слушаться и скулить. Господи, да я давно не помню такого мужчину, что меня затрахал настолько, что я умоляла его разрешить мне кончить. Ну… Точнее помню. И от этого у меня мороз по коже. Именно от того, кем, собственно, являлись друг дружке эти два конкретных персонажей.

Ладно, Алекса я любила, захлебываясь восхищением от его охренительности, бесконечной честности относительно меня, щедрости — по всем показателям, да и в принципе… Говорить об Алексе и его достоинствах можно было долго.

Но почему же аналогичной реакции добивался от меня такой непохожий на Него мужчина? Как вообще у него это вышло?

Но вышло. Вышло, черт возьми.

Эд сидел на моей кухне, ерошил свои мокрые волосы, лениво наблюдал за мной, крутящейся между сковородкой и кофемашиной, и… И от его взгляда что-то во мне дрожало, будто натянутая струна. Что-то. Это странное что-то, которое надо было поскорее утилизировать.

Не связываться с одноразовыми — никогда. Это был зарок, который я проигнорировала совершенно зря.

Именно поэтому я сейчас молчала, нарочно игнорируя необходимость поговорить. Если бы я хотела поговорить… Мне было бы неплохо, если бы Эд от меня наконец отстал. Но он не был намерен отставать, это я видела — и в его взгляде, и в его позе, и во всем остальном.

И потом, что я могла ему сказать?

Единственным моим внятным выводом после этого раза было только одно: “А Антон Эду очень сильно натирал”. И Эд только выиграл, отказавшись от этой маски, отбросив необходимость врать и поддерживать собственное вранье. Самим собой он был еще наглее, еще бесцеремоннее, еще жестче, и… Честнее.

Да, в таком виде он мне неожиданно нравился сильнее, чем Антон. Гораздо сильнее. Настолько жесткий, настолько одержимый мной… Но одержимый ли вообще? Ну, допустим, мальчик любит потрахаться и ему это нравится делать со мной. Какие это мне дает гарантии? И на кой хрен мне вообще нужны те гарантии?

Он завтракал довольно спокойно, терпимо отнесся даже к не очень деликатесной яичнице с зелеными помидорами и парой гренок. Когда глянул на часы — недовольно поморщился, и этому я обрадовалась.

— Тебе нужно ехать? — Честно говоря, я спрашивала это не без надежды. Мне нужно было побыть одной, без этого голодного взгляда, без него за собственной спиной. Он реально сбивал меня с толку, по спине бежали странные — то ли взбудораженные, то ли встревоженные мурашки. Но все-таки мальчик был большой босс. Могла же я понадеяться, что без него мир не крутится?

— Увы, — невозмутимо кивнул Эд, подхватывая со стола чашку и залпом допивая из неё кофе. Затем облокотился на стол, глядя мне в глаза, заставляя меня замереть, как бандерлога перед гипнотическим взглядом Каа.

— Я за тобой заеду вечером, сладкая. Жди меня в черном платье и чулках, с распущенными волосами. Мы поужинаем и поговорим. — Ровный тон. Не просьба, а приказ. Какого хрена он себе это позволяет? С какого хрена он вообще решил, что ему позволено это?

Ответы на эти вопросы я знала, вообще-то. Я сама приняла его роль как Доминанта — только на один раз в сексе, но кажется, мальчик решил, что эти права действуют гораздо дальше.

Самое паршивое в этой ситуации было то, что в животе у меня скрутился восхитительно возбужденный клубок. Мне этого зверски не хватало — этого тона, с которым у меня не получилось бы поспорить. И… Да, я на краткий миг действительно захотела его послушаться и посмотреть, что этот мальчик может мне предложить. Захотела и тут же отвесила себе мысленную пощечину. Вышла за ним в прихожую, оперлась плечом об стену, скрестила руки на груди.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Что, если я скажу, что не хочу, чтоб ты приходил вечером? — твердо поинтересовалась я.

Эд, застегивающий у зеркала пуговицы пальто, обернулся ко мне. Окинул взглядом — от кончиков пальцев и до макушки. Будто жаром на меня дохнул.

— Если ты это скажешь, — неторопливо протянул он, — то в этом случае я, разумеется, не приду. Есть правила. Нет, значит — нет.

Это звучало очень хорошо. Очень-очень хорошо. Вот только…

Эд просто шагнул ко мне, вжимая в стену своим чертовым медвежьим телом. Горячим. Тяжелым. Черт-черт-черт…

Его губы — нетерпеливые и сносящие крышу. От которых у меня ослабели ноги. От которых только крепла моя внутренняя дура, настойчиво орущая, что с этим вот конкретным мужчиной мне было до восторженного визга потрясающе, всего лишь час назад.

Ты же помнишь, что так тебе бывало крайне редко, Светочка? Так что, ты дашь ему уйти? Цепляйся в него, сейчас же, он тебе нужен, кто еще сможет вызвать в тебе такую реакцию?

Нет.

Я не могла цепляться, хотя и сопротивляться у меня не получалось. Я позволила ему себя поцеловать, я чудом не расплавилась от его напора. Чертов гризли. Чертова голодная до боли и подчинения дура, которая на него повелась…

— Скажи это сейчас, сладкая моя, — шепнул мне Эд, обжигая мое ухо своим раскаленным дыханием. — Скажи. Ну же…

Он выпустил мои губы, но вновь впился в шею. С зубами. Там скоро живого места не будет, но, кажется, ему было плевать. И мне было плевать, я лишь адским усилием воли удержалась от восторженного вскрика.

Я не могла. Не могла сказать. Львиная доля меня подыхала сейчас от кайфа, такого чистого, такого незамутненного, такого живого. Будто вот этого конкретного садиста создали конкретно для меня, потому что он действительно понимал, чего я хочу, и давал мне это ровно в том количестве, что мне было надо. И я не сказала. Все что я смогла выдавить, так это тихий всхлип и тот — от удовольствия. Хочу. Хочу его еще. До ломоты в пальцах хочу этого умного ублюдка, что так виртуозно меня переиграл…

Эд навис надо мной, глядя на меня с мрачным удовлетворением. Будто знал, что результат его действий будет именно таким.

— Ты этого мне не скажешь, сладкая, — усмехнулся он, будто констатируя факт. Сказал это, сжал мой подбородок пальцами, трахнул меня взглядом напоследок.

— До вечера, Свет, не представляешь, как голодно мне будет без тебя.

Вообще-то я представляла. Потому что уже сейчас некая самая тупая часть меня представляла восемь часов без него и корчилась в агонии. Мне все еще было мало. Я алчно желала узнать, каков же этот мальчик на выкрученном максимуме, с ремнем или плеткой в руке, я хотела, чтобы он довел меня до сабспейса, чтобы с размаху швырнул в это звенящее море, за которым меня не оставалось. Но…